Тут молвит ему птица человеческим голосом:
— Что потерял, человече? Я Птица Вещая, ты спроси, если знаю – помогу.
— Здравствуй, Птица Вещая! Помоги, благодарен буду. А ищу я ключи. Было дело, запер я свое сердце на три замка, а ключи выбросил. И теперь не могу черпать из Неиссякаемого Источника, недоступен он для меня.
— Решил, значит, найти? Сам додумался али надоумил кто?
— Жизнь подсказала.
— Ну, считай, любит тебя жизнь! Потому как знаю я, где три ключа сыскать, и дорогу показать могу. Я полечу – а ты за мной иди. Да смотри, не отставай!
И пошел человек за Вещей Птицей. Долго ли, коротко ли, а вывела она его к горе, а из горы три ключа бьют, озерцами разливаются.
— Пришли, – говорит птица. – Здесь они, твои ключи.
— Ты что, чудо пернатое? Я ж не те ключи имел в виду, а другие, которыми замки открывают!
— Так и я о том же. Имей в виду: не простые это ключи, а сокровенные, первозданные. Они с человека всю скверну смывают, грязь растворяют, душу очищают. А ключи от твоего сердца – глубоко ты их забросил, теперь они тут, в этих вот озерах, на самом дне. Надо тебе в каждое озеро занырнуть и ключики-то достать. Вот тогда и отомкнешь свое сердце! Если, конечно, не побоишься прыгнуть…
Подошел человек, присмотрелся – и правда, не простые ключи из горы бьют. В первом вода студеная, аж льдом подернулась; во втором – горячая, паром исходится; только в третьем – хорошая вода, ни холодная, ни горячая, в самый раз.
— Вот в этом искупаюсь, – решил человек, да Птица Вещая крылом взмахнула, его остановила.
— Не бывает старости прежде молодости, не родит земля, пока семя не посажено. Три Ключа – три источника волшебных. В первом – вода мертвая, во втором – живая, а в третьем – исцеляющая. Если во все три по очереди окунешься – тогда будет толк, а если какой пропустишь – ничего у тебя не выйдет, все как было, так и останется.
— А зачем же мне, живому, в мертвую воду сигать?
— А чтобы оставить там весь твой прошлый опыт горький, всю твою планиду несуразную. Похоронить их в Мертвом Ключе да и крест на том поставить.
— Как так – опыт похоронить??? Разве не для того мы его набираем, чтобы помнить да использовать?
— Эх, человече, не о том опыте ты говоришь. Тот, что полезный для тебя – он в сердце, он живой. А все обиды, печали да огорчения мертвым грузом на сердце лежат, белый свет застилают, ко дну тянут. Ты и думать о них избегаешь, потому что больно, и бросить не решаешься, потому что жалко. Это – мертвая энергия, от нее и настроение похоронное бывает. Так хорони, не жалей – а не то камни эти тебя самого под собой похоронят! Очисти место в душе для хорошего!
… Перекрестился человек, выдохнул, да и кинулся с размаху в ледяной ключ. Сковало его сразу холодом лютым, и сам он почувствовал себя мертвецом. Камнем ко дну пошел, увидел свою жизнь, словно со стороны: вроде сидит он посреди жизни весь угрюмый да насупленный, так и ждет, кто в него камень бросит. А мимо люди идут, и у некоторых камень за пазухой виднеется. Так вот они как завидят его – словно магнитом притягиваются, камень свой быстренько достают и в него бросают, а он ловит да к себе в душу складывает. Там уж глыба целая накопилась, да что там глыба – скала монолитная!!! И фундаментом у нее самая первая обида и самая большая – на родителей. Пригляделся – под скалой вроде как ключ лежит, красивый такой, резной. Только он к ключу потянулся – скала на него сверху наваливаться стала, давить и ко дну прижимать.
— Нет! Не хочу! – закричал он, и в рот к нему ледяная вода хлынула.
И так жить ему захотелось!!! Закашлялся, забился, руками и ногами засучил, да только груз на душе подняться не дает, вниз тянет.
— Не хочу больше камень на душе носить!!! – завопил он из последних сил. – Простите меня, люди добрые, больше в жизни ни на кого не обижусь! Простите меня, батюшка и матушка, что вас осуждал! Не нужны мне больше обиды, не хочу я их помнить! Ставлю на них крест!!!
— Тихо, не кричи ты так, выплыл уже, – услышал он голос.
Открыл глаза, смотрит – сам он на бережку лежит, отдышаться не может, а рядом Птица Вещая, глаз насмешливо скосила.
— Ох, думал, вот и смерть моя пришла, – с удивлением сказал он, руки-ноги пробуя.
— Да так оно и было, – кивнула Птица. – Утонул ты в обидах да осуждении, да вовремя спохватился, простил всех и отпустил. Скинул свой груз многолетний!
— И правда, на душе легче стало, – подтвердил человек. – Вроде как пусто там даже, аж непривычно…
— Пустоту любовью заполнять надо, – проговорила Птица Вещая. – Ты ключ-то положи, не бойся, не отберут…
Глядит человек – а в руках у него и правда ключик каменный, узорчатый – тот, что глыбой придавлен был. Успел, значит, ухватить…
— На шею повешу, – решил человек. – Это ж ключик от сердца моего, не хочу с ним больше расставаться. Пойду второй ключ добывать. Это мне вон в тот кипяток прыгать надо?
— Вестимо, – подтвердила Птица. – Это Ключ тоже не простой, он тебя от суеты-маеты вылечит, кипятиться по пустякам отучит.
— Сварюсь ведь, – засомневался человек.
— Так ты ж и в жизни такой, – саркастически каркнула Птица. – То носишься, как ошпаренный, то плетешься, как вареный. Так что тебе не привыкать! Прыгай, хуже не будет.
Собрался человек с духом и прыгнул в ключ второй. Обожгло его так, что мигом все мысли из головы выскочили. Зато перед глазами картины жизни его пронеслись. Увидел он, как на бегу да в запарке любовь проморгал, друзей растерял, счастье не заметил. Вроде все куда-то бежал да что-то делал, чего-то добивался и о чем-то пекся, а к чему и зачем – неведомо. Зато тех, кто к нему тянулся – оттолкнул, тем, кто его любил – не поверил, тому, кто в помощи нуждался – не помог. Это потому что сердце свое от людей закрыл. Такую вот печальную картину он узрел. И ключ, ключик перламутровый на дне – тоже увидел. Лежит себе тихо в раковине-жемчужнице, всеми цветами радуги переливается.
И подумал человек: «Господи, прости меня! Те дары, что ты мне предлагал, я и не заметил. А то, за чем стремился – вроде как и не нужно мне. Не мое оно, чужое! Морок это был, наваждение. Так жизнь мимо и прошла. Эх, если бы сначала начать! Уж я бы знал, что главное мое сокровище – в сердце сокрыто…
— Так открой же его, – подсказал чей-то голос, – не поздно еще…
И в тот же миг почувствовал он, что словно кто-то ему в руку что-то вложил. А в следующий миг ощутил, что уже на берегу, а в руке у него – ключ перламутровый.
— Красивый какой, – прошептал он.
— Такой же, как сердце твое, – сказала Птица Вещая. – Ты его в скорлупу упаковал, створками закрыл, на самое дно закинул, чтобы боли не чувствовать. А с ним и жемчужину свою, что душу красивой делает. Но без боли жизни не бывает, человече. Да вот только боль – оборотная сторона радости. Не бойся открывать свое сердце. Тогда все жемчужину твою увидят, и народ к тебе потянется.
Приладил человек и этот ключик на шнурок, повесил себе на шею. Смотрит – а руки у него разгладились, кожа новая, розовая, как у младенца.
— Это с тебя старая заскорузлая шкура слезла, а новая кожица наросла, – объяснила ему птица. – Тонкая она, чувствительная. Чужую боль как свою чувствует, зато и чужую радость как свою принимает. Будет у тебя стимул радость окружающим дарить, чтоб и самому хорошо было.
— Понял я это, Птица Вещая. Буду теперь по-другому жить, во всю ширину души, не стану боли опасаться. А третий ключ, выходит, в этом источнике?
— Похоже, так.
— Ну, тут-то все просто, – обрадовался человек. – Здесь вода ни холодная, ни горячая – в самый раз. Сюда я и сам с удовольствием запрыгну!
— Не торопись с выводами, – заметила Вещая Птица. – Это ключ не простой – Исцеляющим прозывается. Он самый главный и есть. Да только в него окунаться надо после первых двух, тогда польза будет.
— Ну, с Богом помолясь! – и человек нырнул в третий источник.
Хоть вода в нем и была ни холодной, ни горячей, а только дух у него сразу перехватило, потому как закрутило его, завертело, темнота отовсюду навалилась, и почувствовал он, что тонет, на части рассыпается в этой тьме кромешной. И не поймет он уже, где верх, где низ, и где он сам – стал он маленьким-маленьким, как молекула в Мироздании, закружился, поплыл в никуда… И вдруг его зрение вроде как переключилось – увидел он, что кругом много-много таких же, как он, молекул, и каждая летит по своей траектории, соединяются, снова разбегаются… А вместе так красиво получается! Вроде бы как музыкальная шкатулка перед ним, где всякие винтики-шестереночки, по отдельности – просто детальки, а все вместе – музыка чудесная. И посередине всего этого видит он ключ. Большой такой, золотой. Вроде как этот ключ тут самый главный, всю музыку заводит. Рванулся он к ключу – и вдруг ощутил себя частью Единого Целого, где все меж собой связаны, все вроде сами по себе, но в то же время и вместе, потому что у каждого своя задача, а в целом – гармония и божественное совершенство.
— Господи! Вижу тебя! – вдруг уразумел он. – Ты – это все мы, только вместе…
— И я тебя вижу, сынок, – отозвался Господь. – Ты важная и нужная частичка Мироздания. Лети и свети! И знай: ты мне нужен, без тебя никак, без тебя картина мира неполной получится. Знаешь, как всем этим управлять рудно? Ты вот встань сам на мое место, попробуй!
И вдруг ощутил себя человек тем самым Ключом Золотым, и на миг открылись перед ним все тайны Вселенной, все механизмы и взаимосвязи, и понял он, что каждый – центр своей Вселенной, и одновременно каждый – ключик, который ее заводит…
Вынырнул человек, воздух ртом хватает, вспоминает, как дышать, потому как прикоснулся он к тайнам бытия, которых доселе не знал и не задумывался даже.
— Ну что, человече, исцелился? – спросила его Птица Вещая.
— Сам не пойму, – признался человек. – Я думал, исцеление – это когда после болезни выздоравливаешь.
— Так ты и выздоровел, – утешила его Птица. – Чтобы исцелиться, надо целостность почувствовать. Когда ты один против всего мира обороняешься – где ж тут здоровья хватит? А когда частью мира станешь, с ним единым целым себя ощутишь – тогда и будет тебе полное и целостное счастье.
— Благодарю тебя, Птица Вещая, – поклонился человек. – Научила ты меня уму-разуму. Спасибо, что показала три Ключа целебных!
— А где ж ключ последний, золотой? – спросила Птица. – Неужто не взял?
— Взял, – засмеялся человек. – Тут он, в сердце у меня. Отворил я свое сердце-то. Теперь там три ключа хранить буду, чтобы не забыть да не потерять.
— Ну, тогда оглянись!
Оглянулся человек – а пустыни безводной больше нет: из земли повсюду уже травка зеленая лезет, цветы расцветают. А из скалы забил новый источник, искрится, журчит, брызгами рассыпается.
— Источник Живительной Любви! – сразу понял человек. – Так вот чем душа напитывается! Господи, красиво-то как!!!
— Оно конечно, когда душа расцветает – всегда так и бывает. Благодать! Посмотри, какой ты сам-то красивый стал, – предложила Птица.
Глянул человек в воду – а он там стоит и впрямь красивый, как богатырь былинный: взгляд прямой, плечи расправлены, улыбка широкая, в глазах – искорки, на устах – смешинки. Вот смотрел он, смотрел – и вдруг понял, что стоит он дома, перед зеркалом, и в глаза себе смотрит. Только раньше он в зеркале видел себя замученным и несчастным, а сейчас – стоит счастливый человек, сильный и радостный.
И пошел он в жизнь с распахнутым сердцем, в котором не было больше ни обид, ни страха, ни печали. Пошел, чтобы умножать радость и руководить своей Вселенной, потому что если не он – то кто же?
А три ключа так и остались с ним навсегда: ведь если кто-то один раз их найдет, то никогда уж не потеряет.        СКАЗКА ПРО СОМНЕНИЯ

— Не фонтан, конечно, но все-таки лучше, чем было, – оценил Кипарис, и Росток немного успокоился, продолжая тщательно следить, чтобы веточки не раскидывались.
— Ты толстеешь! – осуждающе сказала Береза. – Это недопустимо. Вот посмотри на меня, я – эталон! Недаром в народе говорят «стройная как березка». Ты давай-ка, сядь на диету! А то скоро поперек себя шире станешь. Все плеваться будут. Это мое личное мнение!
Росток очень забеспокоился и сел на диету: стал брать гораздо меньше питательных веществ из земли. Он перестал толстеть, но ствол его стал гораздо слабее.
— Ничего, ничего! – ободряла его Береза. – Красота требует жертв!
Между тем у Ростка уже появились листики.
— У тебя странные листья, – возмущенно всплескивала зеленой метелкой Пальма. – Слишком длинные, слишком жесткие, слишком острые. Неправильные листья! Вот посмотри на меня – мягкие, широкие, резные, просто загляденье! Ты давай, подтягивайся! Мое мнение – нельзя давать себе расслабиться, нужно трудиться над имиджем днем и ночью!
Росток стал сутками уговаривать листики расти по-другому, чтобы они становились широкими и плоскими, как у пальмы. Это было неудобно и даже больно, но ему удалось вытянуть свои длинные и узкие листья в какое-то подобие лопаточек.
А между тем окружающие очень полюбили высказываться по поводу Ростка – ведь он никогда никому не перечил и старательно выполнял все рекомендации. Соседям уже даже интересно было, что из него получится.
— Хорошо, что ты не отказываешься от мудрости старших, – поучал его старый Бук. – В молодости так просто наделать ошибок, и тогда тебе никогда не стать полезным деревом. А опыт старших – это сила! Взрослые плохому не научат, а от опрометчивых шагов оберегут. В общем, прислушивайся к нашему мнению – и не пропадешь!
Росток уже давно преодолел юный возраст, но местное сообщество никак не могло определить, какое же он дерево. Никогда такого не видели: деревце было приземистое, с кривеньким корявым стволиком, с узловатыми, причудливо изогнутыми ветками, усеянными какими-то недоразвитыми листиками, в общем, если честно, страшненькое такое деревце. Уродец. К такому мнению постепенно склонились все деревья: и Плакучая Ива, и Пальма, и Старый Бук, и Драцена, и все другие тоже.
Деревце и не пыталось сказать что-то в свое оправдание: оно ведь никогда не было другим, и ему казалось, что вот таким нелепым и корявым оно и было задумано природой. Конечно, высокомерные вздохи и показное сочувствие высоких и сильных собратьев его задевали, но – что поделаешь? Не всем быть красавцами, радовать глаз статью и мощью. Есть и ошибки природы, что ж поделаешь.
А однажды среди деревьев появились люди. Мужчина, женщина и девочка.
— Боже! Этот ботанический сад – просто чудо! – оживленно говорила женщина. – Как хорошо, что мы сюда пришли! Смотрите, какой чудный кипарис – как свечка!
— А бук-то, бук! – вторил ей мужчина. – Красавец! Богатырь! Дочура, посмотри!
— Ой… А это что за деревце? – вдруг остановилась женщина напротив уродца. – Странное какое-то, покореженное… Вроде бы как даже не настоящее. .
— Нет, мамочка, оно живое! – сказала девочка, осторожно прикасаясь ладошкой к стволу.
— Дайте-ка я погляжу! – приблизился мужчина. – Вы знаете… Похоже, это изначально был ливанский кедр. Но что-то случилось, и он мутировал.
— Ну что ты, – усомнилась женщина. – Ливанский кедр – он же высокий, прямой, как струнка, и иголки у него, а не листики. А тут что-то непонятное.
— Я же говорю, мутировал, – стоял на своем мужчина. – Мало ли что могло случиться? В неблагоприятных условиях искажается природный облик любого существа, не только дерева.
— Но ты точно уверен? – все никак не могла поверить женщина.
— Да, я ж все-таки биолог, – улыбнулся мужчина. – Кора, ствол, расположение ветвей, да много признаков. Нет, точно кедр.
— Мама, папа, я нашла! – закричала девочка, которая тем временем достала из сумки ботанический атлас. – Вот он, ливанский кедр!
— М-даааа, – сокрушенно протянул мужчина, взглянув в атлас. – Эк тебя искорежило, бедняга…
— Похоже на деревце-бонсай, – огорченно сказала женщина. – Как будто ему расти свободно не давали.
— Смотри, деревце, какое ты по-настоящему, – сказала девочка и поднесла к нему развернутый атлас.
И деревце-бонсай, как его назвала женщина, увидело… себя. Оно вдруг каждой своей клеточкой, каждым изгибом ствола ощутило, что это – его Истинный Облик, и оно должно было вырасти именно таким!!! С высоченным прямым стволом, с раскидистыми ветвями, с длинными стрельчатыми иголочками…Но ему все время говорили «не так», «не туда», «неверно», и оно почему-то предпочло прислушиваться к чужому мнению, а не ощущать себя самим собой.
И когда люди ушли, деревце впервые, пожалуй, попробовало распрямиться во весь рост, насколько смогло, и пристально оглядело окружающих.
— А что, а что? – тревожно зашумели деревья. – Мы же тебя не заставляли, да? Мы просто советовали! А ты могло, между прочим, расти, как хочется, и не учитывать наши мнения.
— Да, я могло, – тихо сказало деревце-бонсай. – Но я выбрало другой путь – быть хорошим для всех. Мне казалось, что все вы, такие большие и умные, знаете лучше меня, каким мне расти и каким быть. Это моя ошибка. Теперь я знаю, что сомнения появляются, если собирать все мнения, а своего собственного не иметь. Я получило свой опыт, и теперь мне уже никогда не стать таким, каким я могло бы быть, если бы прислушивалось к себе. Но я вас не виню. Буду жить таким, какое есть.
И деревья стыдливо затихли, потому что каждый втайне думал, что все-таки немножко виноват в том, что маленький ливанский кедр уже никогда не будет таким, каким его задумала природа.
А вскоре неподалеку проклюнулся новый Росток.
— Интересно, что это за растение? – по привычке начала Плакучая Ива. – Я такое еще не видела…
— Кем бы оно не было, я беру над ним шефство, – строго сказало деревце-бонсай. – И никому не дам руководить его ростом! Даже себе! Ты слышишь меня, Росток? Слушай свое сердце и расти так, как тебе будет казаться правильным! И сомнения никогда не искривят твой путь и твой ствол.
И новый Росток затрепетал, словно засмеялся, и во весь свой маленький рост потянулся наверх, к солнцу.

БЕДА

 

Беда пришла в мою жизнь без приглашения. Постучалась в двери – а я и открыла.

— Привет, подруга, где тут у тебя кухня? – деловито спросила Беда. – Ну чего стоишь, гости в доме, мечи на стол все, что есть!

Я в полной растерянности поплелась ставить чайник, а Беда тем временем по-хозяйски расположилась на диванчике.

— И варенье не забудь, — распорядилась она. – Подсластить, хе-хе, горькую пилюлю… А то я те щас такую новость скажу – рухнешь!

Я была в полном шоке: от Беды нехорошо пахло, и вид ее мне очень не нравился. Но что поделаешь – гость в доме, значит, надо принимать.

— Эээ… А вы ко мне по какому поводу? – промямлила я.

— А без повода,  так, погостить! – бодро пояснила Беда. – Вижу – дверь, отчего не постучаться? Ну, ты и открыла, прямо по пословице: «Пришла беда – открывай ворота». Молодец, что впустила, хвалю!

— А что за новость-то?

— А то, что явилась я к тебе всерьез и надолго, и теперь мы будем вместе проживать – ты и Беда. Привыкай!

На работу я пришла в крайне расстроенных чувствах. На все вопросы отмалчивалась или отмахивалась. В самом деле, ну что я скажу? «Беда у меня»? Так кого это волнует? У людей своих проблем полно… Нет уж, лучше я со своей бедой один на один останусь, авось как-нибудь справлюсь…

А дома Беда уже хозяйкой себя почувствовала. Расположилась на моей кровати так, что мне только узкий краешек остался,  в шкафу все вешалки своими унылыми нарядами заняла и вообще меня сильно потеснила.

— Простите, а вы не могли бы на диванчике лечь? – робко предложила я. – Там удобно, и телевизор рядом…

— Телевизор я сюда перенесла, в спальню, — проинформировала Беда. – Я тут буду, с тобой. Я же к тебе пришла, так что мы теперь – закадычные подруги и будем вместе по жизни идти!

Беда общительная оказалась – все время  мне пересказывала новости из телевизора, которые днем показывали, а по вечерам мы вместе их смотрели. Программы она выбирала исключительно негативные, из фильмов предпочитала ужастики и боевики, а  из каналов – НТВ. И мало того что мы все это смотрели, так потом она еще смачно комментировала, нагнетая обстановку до самого «не хочу».

У меня от такой «закадычной дружбы» энергетика упала до нуля – высасывала меня Беда, как паук неосторожную муху. Да я и похожа-то стала на осеннюю муху – вялая, сонная, понурая, еле лапками шевелю.

А тут как-то прихожу домой – а там гулянка идет,  целая толпа гостей собралась, и один другого страшнее.

— Заходи, знакомься! Это все мои сродственники – Лень, Горе, Апатия, Уныние, Страхи, Депресняк,  Ступор, Безнадега. Они теперь тоже тут жить будут, – орет Беда.

— А они-то зачем? – огрызнулась я.

— А Беда не приходит одна, ты что, не слышала? – скалит зубы Беда. — Присоединяйся! Тут, правда, сидячих мест не осталось, ну ничего, ты, как хозяйка, в уголке постоишь. Главное – в компании верных друзей!

Выскочила я из дома, ссыпалась по лестнице, плюхнулась на скамейку и сижу, отдышаться пытаюсь. Да что ж это такое??? В моем доме мне уже и места нет? Развелось там всяких гостей непрошеных видимо-невидимо, шныряют, как тараканы, и везде воняют и гадят. А мне от них прямо жить не хочется! И что же мне теперь, в петлю, что ли?

— Вижу, детка, беда у тебя, — говорит кто-то.

Смотрю – а это бабка из соседнего подъезда со своей скамеечки сползла и ко мне подсела, смотрит участливо так, ласково…

— Да нет, нормально все, — говорю я. – Устала просто.

— А чего ж не устанешь, когда ты свою беду на сердце носишь и ни с кем не делишься? Расскажи мне, деточка, облегчи душу!

Ну, тут я уже не выдержала. Разрыдалась и все ей выложила – и про то, как беде дверь отворила, и как она у меня поселилась, и как целую свору родственников за собой приволокла.

— И домой мне теперь идти, бабушка, совершенно не хочется, — в заключение призналась я. – И жить – тоже. И черно кругом, и пасмурно, и на сердце – лед.

— Нет, не так все! Это твои квартиранты жизнь тебе отравили, яду своего напустили. В такой тяжелой атмосфере красивой девушке жить негоже. Надо, милая, действовать!

— А как? Что делать-то?

— Ошибки свои рассмотреть поскорее и начать исправляться.

— Да я-то причем??? Беда сама пришла, я ее не звала.

— Ничего подобного. Беда в дверь стучится, а уж открывать ей или нет – это человек сам решает.

— А если ты с ней на улице нос к носу столкнулся?

— И такое бывает. Но опять же, твое решение – пригласить ее к себе на постоянное жительство или так, мимоходом, встретились – разошлись.

— Но у меня-то она уже давно хозяйкой себя чувствует, и еще этих уродов в на ПМЖ приволокла… У меня от них мысли, как тараканы, разбегаются!

— А кто у тебя в квартире хозяйка – ты или тараканы??? По прописке – ты хозяйка, никакой Беды там не записано. Вот и принеси ей справку из ЖЭКа, что, мол, незаконно жилплощадь занимаете, гражданочка!

— А если она не послушает?

— А ты ее веником! Мокрой тряпкой! Солью! Хлораминчиком! Все углы темные, все полки и закоулки! И проветрить не забудь, чтобы даже запах ее выветрился!

— А поможет?

— Ты меня, старую, послушай… В моей жизни столько бед было, что и не счесть. Если бы я каждой ворота отворяла, меня бы давно на свете и не было. А я вот ничего, живу, хлеб жую, правнуков уму-разуму наставляю, и с тобой опытом жизненным делюсь. Ко мне Беда стучалась и с раскулачиванием, и с коллективизацией, и с похоронками, и со смертью близких, и много еще с чем. Я,  бывало, ее выслушаю, а ворота не открою. Поплачу, слезы утру – и дальше жизни радуюсь. Радость-то всегда найти можно, если хочется.  Это Беда настырная и настойчивая, она сама приходит. А Радость – скромная,  ее звать надо, в дом приглашать и за стол сажать, как дорогую гостью.

И так меня бабка с ее советами воодушевила, что я опрометью домой кинулась, все окна настежь распахнула и завопила что есть мочи:

— Эй, Беда! А ну вон из моего личного пространства! Ты здесь не прописана, слышишь? И родственничков своих забирай, нечего мне тут общежитие нелегалов устраивать!

— Ты чего??? Так же хорошо все было?  — изумилась Беда.

— Это тебе хорошо, а мне – плохо! Не хочу я с тобой жить, и вампирить себя не позволю!  Прощай, Беда, и больше не приходи и под дверью не стой  – все равно не открою!

Помогли бабкины советы – убралась Беда из моей жизни, а скоро и след от нее выветрился. А я теперь умнее стала – когда Беда в двери стучится, я не открываю, а говорю: «Проходи мимо, наши все дома!».

А «наши» – это Радость и я. Мы теперь и правда неразлучные подруги!

СВЕТ В КОНЦЕ ТОННЕЛЯ

Началось, как всегда – неожиданно. Хотя… вру, конечно. Это такая штука, что все  время подспудно ожидаешь: ну когда же, когда? Я знаю, что все равно рано или поздно это случится. Неизбежность, понимаете? Оно и случается… После этого можно наконец расслабиться и какое-то время жить как нормальный человек. До следующего раза.Начало всегда одинаковое: мир вдруг начинает неуловимо меняться. Звуки, краски – все становится немного другим. Как будто зрение переключается. Да, мне кажется, что я даже слышу легкий щелчок – как будто тумблер переключили. А зрение словно «плавает»: все раз! – и расплылось, два – и снова собралось в четкую картинку. Или, как вариант, подернулось легким маревом, словно покрывалом, а потом покрывало сдернули, и резкость восстановилась.На этот раз накатило на улице, когда я перебегала дорогу. Эх, обидно… Когда дома – не так страшно, дома, как известно, и стены помогают. А на улице неприятно, да и  просто опасно. Но я девушка волевая, немного умею договариваться с организмом.  Вот и сейчас я его просила: «Ну, миленький, не подведи! Нам бы только до дома добраться, а там – все что угодно».Я ускорила шаг, оставалось пройти каких-нибудь 50 метров. Но сегодня организм меня или не слышал, или уж совсем невмоготу ему было, что ли? Пошел второй этап. Откуда-то издалека послышались голоса, много голосов. Они говорили все в раз, и поэтому было непонятно, что говорят, кому и зачем. Выхватывались какие-то отдельные знакомые слова, но общий смысл – нет. По-моему, даже не наша речь звучала, хотя не уверена ни в чем. Просто – голоса.

Одновременно вокруг меня стало закручиваться пространство. Я не знаю, как это объяснить. Ну, словно воздух уплотнился и стал оборачивать меня в кокон. Мне стало трудно дышать, воздуха не хватало. Да и легкие как будто забыли, как правильно дышать. Во мне нарастала паника, пока еще легкая. Ох, мамочки, кажется, не успею… Очень уж мне не хотелось падать прямо тут, на улице.  Но я реально оценила свое состояние и поняла: точно, до дома мне не добежать. Реальность расплывалась, становилась зыбкой и размытой. И стала надвигаться угольная темнота. Я словно входила в тоннель, в конце которого не было света.Навстречу мне двигалась какая-то фигура, по-моему, мужская, и я, собрав последние силы,  двинулась к ней и проговорила:

— Пожалуйста, мне плохо.  Не бросайте меня…

Свой голос я услышала каким-то растянутым и гулким, словно не я говорила, а какой-нибудь инопланетный монстр из фантастического триллера.  Перед глазами уже мелькали цветные пятна, значит – все, вот-вот начнется.

— Спокойно. Все нормально, — услышала я издалека, и меня подхватили чьи-то крепкие руки, надежные такие… Голос вселял уверенность, что я действительно в хороших руках.

Дальше я не помню, «ушла в астрал» – в теле нарастал привычный гул, словно все нервные окончания разом стали гнать ток в 6000 вольт, дышать стало и вовсе нечем, голоса бубнили уже прямо в голове. Перед тем, как окончательно сдаться на милость приступа, я, как всегда, отчаянно закричала: «Нееееет!!!!!». Про себя, разумеется, вслух я уже ничего не смогла бы сказать.  У меня всегда вырывается этот крик. Но кто бы меня слышал???

… Сознание начало возвращаться  медленно. Сначала я ощущала себя какой-то микроскопической точкой посреди космической темноты, затем – начинала расти, разбухать, в какой-то момент обозначались контуры, и я начинала чувствовать свое тело.

Из приступа выходить – тоже не сахар. Это как из глубокого похмелья. Или из комы. Вовсе не так, как  из обычного сна – открыл глаза, и через пару секунд сон ушел, а ты в реале. Нет, совсем по-другому. Вот представьте, что вы утонули, вы глубоко под водой. И чтобы попасть на поверхность, вам приходится  преодолевать сопротивление огромной толщи воды, и куда двигаться – не видно, идешь по внутреннему компасу. Словно чувствуешь, что Свет вон там, наверху.  Тела еще нет, ничего нет, ощущаешь себя просто точкой, которая стремится к Свету.  Наверное, это и есть тот самый Свет в Конце Тоннеля.

В какой-то момент ты выныриваешь на поверхность – и делаешь свой первый вдох. Нет, я понимаю, что и до этого как-то дышала, иначе бы просто не выжила, только вот этот осознанный вздох – каждый раз как  в первый. Потом включается слух., ну и так далее.

Но на этот раз все было не так. По-другому.  Я это ощущала. Во-первых, тело я почувствовала сразу, без нарастания. Во-вторых, голова была ясная-ясная, как будто я не в приступе была, а в парке погуляла. Теперь надо было открыть глаза и чуть-чуть подождать, пока зрение сфокусируется и цветные пятна обретут четкие очертания. Но и здесь сегодня все было не так – никаких размытостей, все сразу ярко и четко. Это моя комната, я лежу на диване, справа ковер, слева угол шкафа.

— С возвращением, — сказал чей-то низкий приятный голос,  и я вздрогнула. – Помнишь меня?

Ага, этот голос мне знаком, я его где-то слышала… Совсем недавно причем.

— Как тебя зовут? – не отставал голос.

— Ксения… — с некоторым удивлением произнесла я. Смешно сказать, но после каждого приступа приходится заново вспоминать, как меня зовут. И вообще: кто я? Где я? Что я тут делаю? Каждый раз… Но сегодня я как-то сразу врубилась, кто я и где я.  Да и тело обычно после приступа долго в себя приходит, а сегодня – вроде как и не было ничего. Интересно…

— Привет, Ксения. Я – Алекс

— Алекс?

Я наконец догадалась повернуть голову и увидела, кто это таким бархатным голосом вещает у меня в изголовье.

Он оказался красавчиком.  Таким только в рекламе «Жиллетт» сниматься.  У него были  дивные серые в золотистую крапинку глаза, брови вразлет и белозубая улыбка. У меня во рту сразу стало кисло: боже мой, я ж знаю, как меня корежит порой… судороги, отключка – и на глазах у такого видного парня???

— Ксюш, ты не волнуйся, — сказал он, успокаивающе положив ладонь мне на руку.  – Все нормально. Мы с тобой одной крови, ты и я…

Ерунда, конечно, но почему-то эта фраза из «Маугли» меня сразу как-то успокоила.  Словно пароль прозвучал.

— Говорить уже можешь? – спросил он.

— Кажется, да, — попробовала слова на вкус я. Речевой аппарат действовал, слова выговаривались без труда. – А я долго… ну, в обмороке была?

— Ксения, давай без дураков, ладно? У тебя эпилепсия, да?

— Ну да, — секунду помедлив, кивнула я. Чего уж там… – Я уже в порядке, правда.  Только не очень помню, когда успела с вами познакомиться.

— Возле твоего дома. Ты начала отключаться, попросила меня тебя не бросать. И адрес назвала. Помнишь?

— Д-да… Теперь вспоминаю. Я вас тогда плохо разглядела. И вы… скорую вызывали?

— Нет,  ты все время твердила: «Только не в больницу, только не в больницу». Ну, я и не стал вызывать. Тем более что я знаю, как справляться с приступами. Сам такой же. Ничего, что я «на ты»?

— Ничего, — ошалело поморгала я. – Что значит «такой же»?

— Эпилепсия, — коротко объяснил он.

— То есть… Вы хотите сказать, что у вас то же, что и у меня? Эпилепсия, да?

– Только без приступов. И без лекарств. Мы с ней дружим.

— Дружите? С кем? – совершенно растерялась я.

— С эпилепсией. С болезнями вообще надо дружить. А если бороться, то они, как правило, побеждают.  А так – есть шанс договориться.

— И вы договорились? – спросила я. Черт с ним, что этот красавчик видел меня в неприглядном виде – зато он интересные вещи говорил, и не врал, я это просто нутром чувствовала!

— Да. Мне удалось. И ты научишься, если хочешь.

— А как??? – с самым живым интересом уставилась на него я.

— Это не просто. Придется много потрудиться. Но если есть желание, терпение и чистое намерение, все получится.

— Алекс, а вы врач, да?

— Нет. Я по другой части. А все «лечилки» — исключительно на основании личного опыта. И не называй меня на «вы», а то я себя древним стегозавром чувствую…

— Стегозавром! – фыркнула я. – Они давно вымерли. Ладно, буду на «ты». Алекс, а у тебя давно… ну, последний приступ?

— Давно. Очень. Теперь я хожу «туда» сознательно. В приступах просто нужды нет.

— Чего? – не поняла я. – В смысле – «нужды нет»???

— То есть меня не надо больше выключать в принудительном порядке – я все сам, добровольно делаю, в подходящих условиях, в удобное для меня время.

— Можно, я уже встану? – с досадой спросила я. В самом деле, полулежать в присутствии постороннего мужчины мне было как-то неловко, я ж не старая развалина, в конце концов?!

— Помочь? Или сама?

— Сама, — с удивлением сказала я, легко меняя положение. – Странно. Неплохо ведь себя чувствую!

— Я тебе немного помог, — сообщил Алекс. – Я долго учился управлять своими энергиями, кое-что могу.

— Спасибо. Слушай, а пойдем на кухню, а?  Голодная я. У меня всегда так после приступов – как будто последний раз ела в прошлом году. Или даже в прошлой жизни.

— Так оно и есть, — серьезно кивнул Алекс, поднимаясь со стула. – «До» и «после» — это две разные жизни. Приступ – маленькая смерть. Пойдем, отпразднуем очередное рождение. Говори, где тут у тебя можно помыть руки?

Когда он встал, я только тихонько вздохнула. Он был высокий и стройный – мечта любой девушки, а вкупе с проникновенными глазами и широкой улыбкой – так просто идеал мужской внешности. В общем, Мужчина. У меня это  больной вопрос. Нет, я и сама вполне симпатичная особа, и мужским вниманием не обделена, но вот вступать в какие-то тесные отношения… нет. Как представлю, что я падаю прямо при Нем, а Он с ужасом глядит на мои корчи – нет уж, увольте.  Знаю, что эта проблема не только у меня. В самом деле, какая же женщина захочет выглядеть некрасивой в глазах любимого? А если честно – это какой же душевной широты должен быть Он, чтобы добровольно согласиться на такую вот совместную жизнь, от приступа до приступа? Так что тут у меня были свои комплексы, чего уж скрывать… Но Алекс – другое дело, он вызывал у меня доверие.  По крайне мере, можно было не напрягаться, скрывая свою болезнь – он и так уже знал.

За кухонным столом беседа продолжилась.

— А у тебя эпилепсия давно? – поинтересовался он.

— Слушай! А можно ее вслух не называть? – нахмурилась я. – Ну, неприятно мне…

— Но она же от этого не исчезнет? – мягко спросил он. – Вот скажи, тебе как больше нравится – когда тебя по имени называют или окликают: «Эй, ты!».

— Дурацкий вопрос. Конечно, по имени.

— Ну так и к болезни тоже надо относиться с уважением. Иначе как ты будешь с ней вести переговоры? Надо изучить ее биографию, привычки, потребности. Вот ты, например, знаешь причину возникновения эпилепсии у тебя лично?

— Да, знаю. У меня началось  около трех лет назад. После ЧМТ. Ну, черепно-мозговая травма. Я на втором курсе училась, попала в аварию, ну и вот, последствия… А у тебя?

— У меня с детства. Сначала мама меня лечила, ну и врачи, разумеется, а потом вот сам за себя взялся,  — засмеялся Алекс.

— Расскажи мне про то, как ты справился с болезнью!

— Да я с ней не справлялся. Она есть, но меня больше  не трогает. Мы с ней мирно сосуществуем. Добрососедские отношения, можно сказать!

— Я тоже хочу, чтобы она меня больше не трогала, — твердо сказала я.  – Научи меня, пожалуйста!

— А на что ты готова ради исцеления?

— Да на все, что от меня зависит! И даже немножко больше. Лекарства мне не помогают. Вернее, может, и помогают – все-таки приступы не так уж часто бывают, хотя все-таки случаются. И препараты не очень хорошо на меня действуют. Я же помню, какая я была до этого. А тут вроде как муха в меду – мысли вязкие, время вязкое, память ухудшилась, учиться труднее стало. А я хочу жить полноценной жизнью! Замуж выйти, детей родить… — тут я осеклась. Что-то я слишком разговорилась. Но Алекс только понимающе кивнул.

— Мне это знакомо. Я ведь тоже боялся. Я очень хотел и очень боялся плавать, водить машину, путешествовать, танцевать брейк, да много еще чего. Но я очень хотел снять эти ограничения, увидеть свет  в конце тоннеля! И вот, получилось. Я не принимаю лекарств, и у меня больше нет приступов.

— Алекс, я верю. Я верю каждому твоему слову! Но это похоже на чудо. Говорят ведь,  что эпилепсию нельзя излечить, можно только компенсировать, подобрав определенные препараты.

— Чистая правда. Так и есть. Только компенсация не обязательно происходит за счет лекарств. Если хочешь знать, наш организм – сам себе и доктор, и фармацевт. И возможности у него колоссальные. Просто мы не умеем ими пользоваться.

— Так вот я и хочу узнать про эти возможности! Я уже созрела для обучения, честное слово, — вновь попросила я. – Я наелась и готова слушать.

— Ну хорошо, я расскажу тебе все, что знаю сам. Но учти: научного подхода тут будет мало, только собственный опыт и кое-какие догадки.

— С научным подходом я уже знакома, — усмехнулась я. – Весь Интернет перерыла, начитанная. Вынесла главную мысль: путем подбора лекарств постепенно можно свести приступы практически к нулю, но зато всю жизнь придется работать на эти самые лекарства. Я так не хочу. И потом, побочные эффекты – это же просто букет возможных заболеваний в будущем!

— Что да, то да, — подтвердил Алекс. – Я столько литературы на эту тему перечитал! Все-таки лекарства для организма чужеродные, а болезнь – своя, ты как считаешь, Ксюш?

Я не нашлась, что ответить. Болезнь мне никогда «своей» не казалась, напротив – я ее воспринимала как захватчика, вероломно напавшего на мою суверенную территорию.

— Так как тебе это удалось? – вернулась к основной теме я. – Целители? Гомеопатия? Травы? Маги-колдуны?

— Всего этого понемногу. И еще многое другое, — ответил Алекс. – Я ведь шел методом проб и ошибок.  Выбирал то, что подходит именно мне. Понимаешь, если дана такая невероятная Сила, ее можно использовать в своих целях.

— Сила? – переспросила я.

— Ну да. Ты задумывалась, сколько энергии проходит через твое тело во время приступа?

— Задумывалась. Иногда кажется, что можно ее на Запад продавать. По демпинговым ценам.

— Вот-вот. Но вся эта сила уходит «в никуда», взрывается в голове и отключает мозг. Часто при этом «выжигая» и сопредельные участки.

— Да, я в курсе. Врачи предупреждали, да и читала об этом много, — вздохнула я.

— Как ты думаешь, зачем это все?

— Не знаю. Низачем. Просто так. Болезнь такая… зловредная.

— Э, нет! – покачал головой Алекс. – Ничего и не зловредная. Наоборот, она тебя защищает. Если бы не она, ты бы просто погибла или сошла с ума.

— С какой бы стати я сошла с ума? Конечно, приступ – неприятно и тяжело, но это же просто отключение сознания.

— Не совсем так, — ответил Алекс. – Отключение сознания – это как предохранитель. Когда напряжение достигает запредельных параметров, предохранитель срабатывает. И ты погружаешься в спасительное «ничто».

— Ничего себе «спасительное»! – возмутилась я. – Да каждый приступ пару лет жизни отнимает!

— А если без отключения – всю жизнь сразу отнял бы, — сказал Алекс, и это прозвучало так, что я сразу ему поверила. – Там… там очень страшно.

— Откуда ты знаешь?

— Я там был. В своих воспоминаниях, конечно. У каждого – свои воспоминания, но все они запредельные по накалу страстей, поверь.

— А… что у тебя там было? – не удержалась я. – Можешь рассказать?

— Очень немногое. Я просто не стал углубляться, и хорошо. Вовремя понял, что нет смысла копаться в том, что изменить все равно не сможешь. Это касается, как правило,  прошлых жизней. «Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой…».

— Я не верю в прошлые жизни, — заявила я. – Я на биофаке учусь. Наука реинкарнацию отрицает.

— А эпилепсия – подтверждает, — немного насмешливо парировал Алекс. – Понимаешь, если ты во что-то не веришь, не значит, что его нет. Просто ты его не видишь. Чаще всего – боишься видеть. Это и есть механизм эпилепсии, кстати. Что-то такое, что ты панически, до судорог боишься видеть.

— Оп-па… — растерялась я. – И что же такого невыносимого может быть, чтобы вот такой ценой от него отгораживаться?

— Может, — тихо сказал Алекс. – Я расскажу тебе. Знаешь, еще когда я лечился у врачей, мне говорили, что разгадка – в ауре. Ну, ты знаешь, то самое состояние, когда еще не началось, но вот-вот… Ты голоса слышишь?

— Слышу. Только никогда не могу разобрать, что они говорят, — поспешно доложила я.

— Вот и я не мог. Никак мне было не разгадать эту загадку. А когда принимаешь лекарства, они вообще сглаживают, мышление становится вязким, ускользающим. И вот один доктор, из молодых, продвинутых, посоветовал мне подобраться к разгадке с другой стороны. Заниматься дыхательными техниками и уходить в медитации. Ну, я начала, потом увлекся. И однажды увидел «картинку». Страшную. Ты готова ее увидеть?

— Готова, — в волнении сглотнула я.

— Представь себе серо-черный мир. Выжженный, обугленный, и словно сотканный из пепла. Огромное поле. А на нем тысячи теней. Все они были людьми, и все погибли страшной, мучительной смертью. Их тела сожжены, они стали дымом и горсткой пепла. И все они вздымают руки и просят о помощи. Все пропитано смертями, скорбью, и везде чуть слышно звучит трагическая музыка. А я стою напротив них и ощущаю ужас, и боль, и бессилие свое, и беспомощность, потому что все, поздно, их уже нет, и никогда  не будет. И во мне нарастает гнев, он поднимается, разливается, захлестывает меня с головой, он становится больше меня, он клокочет, он давит изнутри, это похоже на пробуждение вулкана, который вот-вот взорвется, и когда давление становится невыносимым, происходит взрыв, сметающий все живое. Я отключаюсь.

— Алекс, постой… — попросила. – Мне надо дух перевести.

Он говорил спокойно и размеренно,  без особых эмоций, но рассказал все так, что я не просто увидела картинку, а словно побывала внутри нее, увидела тусклые мертвые краски и почуяла запах гари.  Да что там – как будто я прожила этот миг вместе с серыми бесплотными тенями на этом выжженном поле.

— Ты считаешь себя виноватым, что не смог их спасти, да? Или ты хотел отомстить за их смерти? Алекс, но ведь ты ту ни при чем! Ты не можешь быть один за всех в ответе!

— Погоди, Ксюш. Уговаривать меня нет смысла. Тут все сложнее. С таким же успехом я мог быть тем, кто их всех погубил. Я сумел в рассказе передать ту невероятную энергию, которая во мне нарастала, пока не взорвалась?

— Еще как! Прямо как атомный взрыв.

— Так вот, представь себе, что я – один из разработчиков атомной бомбы, например. Занимаюсь «чистой наукой», просто интересно посмотреть, что будет, если воплотить в жизнь какие-то формулы. Представила?

— Ну… да, — кивнула я.

— И в результате моих научных изысканий получилась атомная бомба, которую сбросили на Хиросиму. Тысячи людей, в страшных мучениях, одним махом! Нет, это не я ее сбросил – но я ее создал.  Я – убийца, я – палач, и я же – скорбящий, виноватый и обвиняющий. Гнев, который во мне поднимается – это гнев на себя же. Страшный гнев, убивающий. Я не могу себе простить. Не знаю, может, это я их всех умертвил. А может, напротив – мог спасти, но не спас. Возможно, я их предал. Или просто был тому свидетелем. Главное, мой энергетический посыл так и остался нереализованным.

— И это что, у всех так??? – в ошеломлении уставилась на Алекса я.

— Да нет, у всех причины разные. Но механизм один и тот же – появление энергии, нарастание, заполнение ею тела и сознания, и когда должно произойти что-то страшное – уход в приступ. Эпилепсия – это нереализованная энергия, понимаешь? Запись в телесной памяти, как будто старая пластинка играет, и на одном и том же месте царапина, там раз за разом игла пробуксовывает.

— Нереализованная энергия… — повторила я, пытаясь поймать за хвост какую-то мысль.  – А ты все время видишь только это?

— Это одна из моих картинок. Вообще-то их было несколько. И все… страшноватые. Эмоционально очень задевают. Все в таком градусе, в таком накале…

— Алекс… Как ты с этим живешь? – тихо ужаснулась я. – Как с этим вообще можно жить??? Это же с ума сойти!

— Вот я и говорю, — энергично закивал Алекс. – Но лучше не сходить. Если мозг от чего-то защищается – лучше туда не лезть. А вот обойти – можно, да. Если понимаешь механизмы.

— Знаешь, а я вспомнила, — вдруг сказала я. – Я поняла свой механизм. Это та авария, когда я голову разбила. Я помню, как наша машина едет по дороге, и вдруг на встречную выскакивает КамАЗ, и идет прямо в лоб в лоб, вырастает, у меня паника, и я понимаю, что все, не успеть, не свернуть, никуда не деться, и нас сейчас – в лепешку…

— Стоп! – резко скомандовал Алекс. – А ну-ка дыши! Глубокий вдоооох… Выыыыдох… Положи руку на живот, другую на горло. И дыши через руки. Живот – вдоооох… Горло – выыыыдох… И еще… Полегчало?

— Ага, — выдохнула я, чуть расслабившись.

— Вот видишь, сейчас ты вся напряглась, сжалась, у тебя пошла та эмоция, которую ты испытала тогда, в машине. Неотвратимость, да?

— И невозможность что-то изменить, — добавила я. – Правда, энергия нарастает, дикая энергия – бежать, спасаться, а бежать некуда и времени нет. Ты прав. Все так и происходит. Каждый раз. И заканчивается приступом.

— По факту ты сейчас почти что вызвала у себя приступ. Но я дал тебе один из инструментов – дыхание. Дыхание – великая сила. С его помощью можно контролировать и корректировать не только эмоции, но и физиологические процессы. Йоги это всегда знали и успешно применяли. Очень рекомендую!

— Это всем помогает?

— Не всем. Я же говорю, надо искать свои способы. Медитация, вода, точечный массаж, йога, изучение своего тела изнутри, отслеживание энергий, умение управлять собственным организмом – все это нам дано природой. Просто мы мало этим пользуемся. Мешают лень, страх, неверие. Я поверил, поискал свое – и восстановил здоровье.

— Ты хочешь сказать, что эта неудержимая энергия клокочущего вулкана больше не появляется? – уточнила я.

— Появляется, хоть и не так сильно. Это то, что до конца стереть из памяти невозможно, в моем случае – точно. Но я направил ее в другое русло.

— Как? Как ты это сделал? – я просто уже подпрыгивала в нетерпении.

— Я попросил у Вселенной, чтобы она подсказала мне позитивное русло для этой энергии.

— Молился, что ли? – вырвалось у меня.

— Можно сказать, что да. Только не как в церкви, а своими словами. Ведь Вселенная и Бог – одно и тоже. Ты, как будущий биолог, наверное, тоже к этому выводу пришла. Или придешь.

— Ладно, приду. Ты не отвлекайся. И что сказала тебе Вселенная?

— Она научила меня видеть механизмы. Теперь, когда я чувствую энергию, я сажусь медитировать и задаю вопросы. И в медитации получаю удивительные развернутые ответы. Сам бы я до этого никогда не додумался.

— И все? – видимо, разочарование отразилось на моем лице, потому что Алекс засмеялся.

— Нет, конечно. Потом я записываю свои озарения и превращаю их в статьи. А статьи публикую. Это стало моей работой. И еще – я помогаю людям. Тем, кто не хочет ждать милостей от природы, не надеется, что болезнь как-нибудь сама рассосется, а стремится познать себя и реально изменить свое состояние до отметки «практически здоров».

— Я тоже хочу, — с чувством сказала я. – А когда я чего-нибудь хочу, я всегда этого добиваюсь. Ты поможешь мне?

— С радостью, — широко улыбнулся Алекс. – Надо же мне куда-то энергию девать…

— Знаешь, я часто сижу и думаю, что могла бы вечерами на свидания бегать, если бы не эпилепсия, — призналась я. – И мне грустно от этого. А сейчас впервые подумала: как хорошо, что у меня столько свободных вечеров!!! Есть время позаниматься собой и своим здоровьем.

— Знаешь, а я сейчас сижу и думаю, что мне очень хочется пригласить тебя на свидание, — ответил Алекс. – Ты потрясающая девушка! Мы можем встретиться вечером, например?

— Мы можем и не расставаться до вечера, тем более что дело к нему и идет, — решительно объявила я. – Считай, что свидание уже началось. Если ты покажешь мне, как надо медитировать — то я согласна.

— Конечно, — обрадовался Алекс. – И еще кое-что хочу тебе сказать прямо сейчас. Перестань проклинать свою болезнь, а тем более бороться с ней. Прощение и благодарность – вот то, что постепенно ее нейтрализует. Эти штуки нейтрализуют все негативные проявления в мире. Не веришь – проверь!

…Вскоре мы сидели друг напротив друга в позе лотоса, Алекс объяснял мне теорию расслабления и концентрации,  а я, закрыв глаза, впервые возблагодарила свою эпилепсию за этот день, и за знакомство с Алексом, и за свет в конце тоннеля, который победно освещал мне путь и мотивировал идти вперед, и только вперед.

ЖЕРТВА

— Здесь занимают очередь на жертвоприношение?

— Здесь, здесь! За мной будете. Я 852, вы – 853.

— А что, так много народу?

— А вы думали??? Одна вы, что ли, такая умная? Вон, все, кто впереди – туда же.

— Ой, мамочки… Это когда же очередь дойдет?

— Не беспокойтесь, тут быстро. Вы во имя чего жертву приносите?

— Я – во имя любви. А вы?

— А я – во имя детей. Дети – это мое все!

— А вы что в качестве жертвы принесли?

— Свою личную жизнь. Лишь бы дети были здоровы и счастливы. Все, все отдаю им. Замуж звал хороший человек – не пошла. Как я им отчима в дом приведу? Работу любимую бросила, потому что ездить далеко. Устроилась нянечкой в детский сад, чтобы на виду, под присмотром, ухоженные, накормленные. Все, все детям! Себе – ничего.

— Ой, я вас так понимаю. А я хочу пожертвовать отношениями… Понимаете, у меня с мужем давно уже ничего не осталось… У него уже другая женщина. У меня вроде тоже мужчина появился, но… Вот если бы муж первый ушел! Но он к ней не уходит! Плачет… Говорит, что привык ко мне… А мне его жалко! Плачет же! Так и живем…

— А вы?

— Я тоже плачу… Мучаюсь вот, давно уже… С ума сойду скоро!

— Да, жизнь такая жестокая штука… Всегда приходится чем-то поступаться. Приносить что-то в жертву…

Распахивается дверь, раздается голос: «Кто под №852? Заходите!».

— Ой, я пошла. Я так волнуюсь!!! А вдруг жертву не примут? Не забудьте, вы – следующая.

№ 853 сжимается в комочек и ждет вызова. Время тянется медленно, но вот из кабинета выходит №852. Она в растерянности.

— Что? Ну что? Что вам сказали? Приняли жертву?

— Нет… Тут, оказывается, испытательный срок. Отправили еще подумать.

— А как? А почему? Почему не сразу?

— Ох, милочка, они мне такое показали! Я им – ррраз! – на стол жертву. Свою личную жизнь Они спрашивают: «А вы хорошо подумали? Это же навсегда!». А я им: «Ничего! Дети повзрослеют, оценят, чем мама для них пожертвовала». А они мне: «Присядьте и смотрите на экран». А там такое кино странное! Про меня. Как будто дети уже выросли. Дочка замуж вышла за тридевять земель, а сын звонит раз в месяц, как из-под палки, невестка сквозь зубы разговаривает… Я ему: «Ты что ж, сынок, так со мной, за что?». А он мне: «Не лезь, мама, в нашу жизнь, ради бога. Тебе что, заняться нечем?». А чем мне заняться, я ж, кроме детей, ничем и не занималась???  Это что ж, не оценили детки мою жертву? Напрасно, что ли, я старалась?

Из двери кабинета доносится: «Следующий! №853!».

— Ой, теперь я… Господи, вы меня совсем из колеи выбили… Это что ж??? Ай, ладно!

— Проходите, присаживайтесь. Что принесли в жертву?

— Отношения…

— Понтяно… Ну, показывайте.

— Вот… Смотрите, они, в общем, небольшие, но очень симпатичные. И свеженькие, неразношенные, мы всего полгода назад познакомились.

— Ради чего вы ими жертвуете?

— Ради сохранения семьи…

— Чьей, вашей? А что, есть необходимость сохранять?

— Ну да! У мужа любовница, давно уже, он к ней бегает, врет все время, прямо сил никаких нет.

— А вы что?

— Ну что я? Меня-то кто спрашивает??? Появился в моей жизни другой человек, вроде как отношения у нас.

— Так вы эти новые отношения – в жертву?

— Да… Чтобы семью сохранить.

— Чью? Вы ж сами говорите, у мужа – другая женщина. У вас – другой мужчина. Где ж тут семья?

— Ну и что? По паспорту-то мы – все еще женаты! Значит, семья.

— То есть вас все устраивает?

— Нет! Нет! Ну как это может устраивать? Я все время плачу, переживаю!

— Но променять на новые отношения ни за что не согласитесь, да?

— Ну, не такие уж они глубокие, так, времяпровождение… В общем, мне не жалко!

— Ну, если вам не жалко, тогда нам – тем более. Давайте вашу жертву.

— А мне говорили, у вас туту кино показывают. Про будущее! Почему мне не показываете?

— Кино тут разное бывает. Кому про будущее, кому про прошлое… Мы вам про настоящее покажем, хотите?

— Конечно, хочу!  А то как-то быстро это все. Я и подготовиться морально не успела!

— Включаем, смотрите.

— Ой, ой! Это же я! Боже мой, я что, вот так выгляжу??? Да вранье! Я за собой ухаживаю.

— Ну, у нас тут не соцреализм. Это ваша душа таким образом на внешнем виде отражается.

— Что, вот так отражается??? Плечи вниз, губы в линию, глаза тусклые, волосы повисшие…

— Так всегда выглядят люди, если душа плачет…

— А это что за мальчик? Почему мне его так жалко? Славненький какой… Смотрите, смотрите, как он к моему животу прижимается!

— Не узнали, да? Это ваш муж. В проекции души.

— Муж? Что за ерунда! Он взрослый человек!

— А в душе – ребенок. И прижимается, как к мамочке…

— Да он и в жизни так! Всегда ко мне прислушивается. Прислоняется. Тянется!

— Значит, не вы к нему, а он к вам?

— Ну, я с детства усвоила – женщина должна быть сильнее, мудрее, решительнее. Она должна и семьей руководить, и мужа направлять!

— Ну так оно и есть. Сильная, мудрая решительная мамочка руководит своим мальчиком-мужем. И поругает, и пожалеет, и приголубит, и простит. А что вы хотели?

— Очень интересно! Но ведь я ему не мамочка, я ему жена! А там, на экране… Он такой виноватый, и к лахудре своей вот-вот опять побежит, а я его все равно люблю!

— Конечно, разумеется, так оно и случается: мальчик поиграет в песочнице, и вернется домой. К родной мамуле. Поплачет в фартук, повинится… Ладно, конец фильма. Давайте завершать нашу встречу. Будете любовь в жертву приносить?  Не передумали?

— А будущее? Почему вы мне будущее не показали?

— А его у вас нет. При таком настоящем – сбежит ваш выросший «малыш», не к другой женщине, так в болезнь. Или вовсе – в никуда. В общем, найдет способ вырваться из-под маминой юбки. Ему ж тоже расти охота…

— Но что же мне делать??? Ради чего я тогда себя буду в жертву приносить???

— А вам виднее. Может, вам быть мамочкой безумно нравится! Больше, чем женой.

— Нет! Мне нравится быть любимой женщиной!

— Ну, мамочки тоже бывают любимыми женщинами, даже часто. Так что? Готовы принести себя в жертву? Ради сохранения того, что имеете, и чтобы муж так и оставался мальчиком?

— Нет… Не готова. Мне надо подумать.

— Конечно, конечно. Мы всегда даем время на раздумья.

— А советы вы даете?

— Охотно и с удовольствием.

— Скажите, а что нужно сделать, чтобы мой муж… ну, вырос, что ли?

— Наверное, перестать быть мамочкой. Повернуться лицом к себе и научиться быть Женщиной. Обольстительной, волнующей, загадочной, желанной. Такой цветы дарить хочется и серенады петь, а не плакать у нее на теплой мягкой груди.

— Да? Вы думаете, поможет?

— Обычно помогает. Ну, это в том случае, если вы все-таки выберете быть Женщиной. Но если что – вы приходите! Отношения у вас замечательные просто, мы их с удовольствием возьмем. Знаете, сколько людей в мире о таких отношениях мечтают? Так что, если надумаете пожертвовать в пользу нуждающихся – милости просим!

— Я подумаю…

№853 растерянно выходит из кабинета, судорожно прижимая к груди отношения. №854, обмирая от волнения, заходит в кабинет.

— Готова пожертвовать своими интересами ради того, чтобы только мамочка не огорчалась.

Дверь закрывается, дальше ничего не слышно. По коридору прохаживаются люди, прижимая к груди желания, способности, карьеры, таланты, возможности, любовь – все то, что они готовы самоотверженно принести в жертву…

МЕШОК ПРОБЛЕМ

Однажды к Богу пришла женщина. Ее спина была согнута под тяжестью большого мешка, голова наклонена вперед, а взгляд исподлобья был тревожным и бдительным.

— Ты устала, милая женщина? – обеспокоился Господь. – Сними свою ношу с плеч, присядь, отдохни.

— Спасибо, но я не могу тут рассиживаться, я ненадолго, — отказалась женщина. – Только попрошу – и сразу назад! А то вдруг за это время уже что-нибудь стряслось? Никогда себе этого  не прощу!

— Чего же ты не готова себе простить?

— Если с моим ребенком что-нибудь случится. Я как раз и пришла попросить тебя: Господи, спаси и сохрани его!

— Я только этим и занимаюсь, — серьезно сказал Господь. – Разве я дал тебе повод усомниться в моей заботе?

— Нет, но… В этой жизни столько всяких опасностей,  плохого влияния, крутых поворотов!  А у него возраст такой – все хочется попробовать, повсюду влезть, во всем как-то самоутвердиться. Я очень боюсь, что его занесет на повороте, он ушибется, и ему будет больно.

— Что ж, в следующий раз он будет осторожнее, потому что на своей шкуре узнает, что такое боль, — ответил Господь. – Это очень хороший опыт! Почему же ты не хочешь дать ему научиться?

—  Потому что хочу избавить его от этой боли! – страстно воскликнула мать. – Ты видишь – я всегда ношу с собой мешок соломы, чтобы подстелить ее там, где он может упасть.

— А упасть он может везде… — задумчиво ответил Господь. – Даже с собственной кровати можно упасть, разве нет?

— Ну да… Но ведь есть же такая пословица – «знал бы, где упасть, так соломки б подстелил». Вот я и пытаюсь обезопасить его.

— И теперь хочешь, чтобы я обложил его соломкой со всех сторон? Хорошо. Смотри же!

И Господь мигом сотворил целый ворох соломы и бросил его в мир. Солома попала точно в цель: она кольцом легла вокруг сына той женщины, отгородив его от всех опасностей, от всех невзгод, от всех соблазнов и искушений, а заодно и от жизни. Женщина видела, как ее сын пытается двигаться то туда, то сюда, раздвинуть стебли, пробраться сквозь солому, но все тщетно: солома передвигалась вместе с ним, готовая, если что, смягчить удар. Сын метался, пробовал разорвать соломенное кольцо, впадал то в отчаяние, то в ярость. А в конце концов, он достал откуда-то спички и поджег солому. Взметнулось пламя, и всю картину мгновенно затянуло дымом.

— Сынок! – закричала женщина. – Сынок, я иду на помощь!

— Хочешь подбросить в костер еще соломки? – спросил Господь. – Имей в виду: чем больше соломки подстилают родители, тем сильнее желание прорваться сквозь нее любой ценой. Если же это не удастся, человек может и вовсе начать прожигать жизнь. Ведь он не будет знать, что такое боль, и что такое свобода выбора  — тоже…

— Но я не могу этого допустить! – прорыдала женщина. – Мой мешок соломки спасет его!

— Ты думаешь, что это мешок соломки, но ты ошибаешься, — ответил Господь. – На самом деле это – Мешок Проблем. Все ужасы, которые тебе чудятся, все опасения, которые в тебе живут, все страхи, которыми ты наполнена, находятся в этом мешке.  Все, о чем ты думаешь и тревожишься, набирает силу и разрастается, потому что ты даешь этому энергию. Поэтому твоя ноша столь обременительна, а твоя спина устала…

— Выходит, я не должна заботиться о сыне? – в раздумье наморщила лоб женщина. – И это говоришь мне ты, Господи?

— Заботиться – сколько угодно. Это дело матери. Но вот беспокоиться ты не должна – это точно. Ведь я-то тоже о нем забочусь. Позволь и мне делать мое дело. Просто не мешай мне! Но это, как я понимаю, вопрос веры…

— Знаешь что, Господи? – немного подумав, заговорила женщина. – Ты можешь дать мне… спички?

— Разумеется. А что ты хочешь делать?

— Сжечь свой Мешок Проблем, — улыбнулась женщина. – И научиться, наконец, доверять тебе по-настоящему.  Падать и подниматься. Ошибаться и исправлять ошибки. С благодарностью принимать и радость, и боль. И подарить моему сыну право делать то же самое.

— Это верное решение, — улыбнулся Господь. – Ну их, эти тревоги! Гори они все огнем!

— Я доверяю миру, себе и сыну, — шептала женщина, глядя, как пылает, корчится, рассыпается и становится пеплом ее заранее припасенная соломка, ее Мешок Проблем. И спина ее теперь была прямой, голова высоко поднятой, а взгляд чистым и ясным. – Я верю, Господи, что все, что происходит, ниспослано тобой – во имя и для блага нас самих.

Теперь я и правда верю!